Индеец с тротуара [Сборник] - Урсула Ле Гуин

Это было великолепно: сочный бас Улисса на фоне созвучных ему мягких баритонов Фрэнка и Дэвида и высокий приятный тенор Джетро, выводивший звонкую, чистую мелодию. Не обнаруживая себя, Лоретта прислонилась к стене и слушала из-за угла. Недолго ей оставалось их слушать. Был уже октябрь месяц. Скоро наступят холода, и мальчишки не смогут встречаться в проулке. Деться им будет некуда.

Как-то раз Лоретта спросила мальчишек, почему они не вступают в школьную капеллу. Джетро тут же изобразил на своей медно — бурой физиономии ехидную гримасу и заявил: «Да застрелись ты со своей капеллой, детка! Там тебя заставят петь „Милую Аделину“, „Русую Дженни“ и всякую такую недоделанную муть. С тоски помрешь, детка. Чего я там не видел!» После этого Джетро встал в боксерскую стойку и, пританцовывая на носках, принялся толкать в плечо грузного добродушного Улисса, словно хотел затеять с ним драку. «Эй, чувак, ну ударь меня, — просил он. — Что, слабо? Ну ударь, слышь!» Все саутсайдские подростки умели драться, а Джетро, несмотря на свой небольшой рост и худобу, был самым стойким из них и чаще других побеждал в драках. Иногда Лоретте казалось: он непрестанно дерется затем, чтобы никто не смел подшучивать над его высоким, девчачьим тенорком. Никто и не смел. Зато когда Джетро переставал задираться и начинал петь, это было великолепно:

Я, как кораблик в море бурном,

Теперь Улисс вел мелодию, а Джетро с другими мальчишками принялись подпевать, застонали: «ау-уишь». Издаваемые ими звуки и вправду напоминали шум моря.

Везет мальчишкам, подумала Лоретта. Никто не возражает против того, что они все свое свободное время проводят на улице. Но попробуй девочки следовать их примеру — их тут же назовут испорченными. А куда им еще деться?

Лоретта знала, как бы ей ответила мама: «Ходи в церковь». Лоретта ходила туда: по воскресеньям она пела в хоре в молитвенном доме и даже играла на рояле, когда не могла прийти миссис Морган, постоянный церковный аккомпаниатор. Но ходить в церковь через день, как мама, Лоретте не доставляло радости. Нет, надо придумать себе какое-то другое занятие.

Стоя у стены, Лоретта слушала, как поют мальчишки. Ей хотелось зайти в проулок и присоединиться к ним. Они могли начать дразнить ее и обзывать «рыжей», что всегда злило Лоретту, так как волосы у нее были не рыжие, а темно — русые. Но мальчишки могли и обрадоваться ее появлению. Они могли даже разрешить ей петь вместе с ними.

«Если я поймаю тебя вместе с этими дрянными мальчишками где-нибудь на задворках — пеняй на себя! — любила повторять мама. — Полюбуйся на Арниту! Если и с тобой такое случится — я не переживу!»

Лоретта не особенно верила в то, что мама действительно «не переживет». Для этого она была слишком взрослой, сильной и мудрой. Когда у Арниты родилась Кора Ли, мама спокойно восприняла это событие и стала воспитывать девочку, как своего собственного ребенка. Разумеется, то, что случилось с Арнитой, считалось нехорошим делом. Тем более что Арнита даже не была влюблена в Джеймса Ли Уолтерса; просто крутилась после школы возле его дома, не зная, куда себя деть, вот и докрутилась. Ну и что! Раз мама нянчила ее ребенка, Арнита по-прежнему могла наряжаться, бегать на свидания и развлекаться ничуть не меньше, чем до этого.

Разумеется, Арните пришлось бросить школу.

В одном Лоретта была уверена: она, Лоретта, школу окончит. Она посмотрела на свою потрепанную связку книг. Ее любимым предметом был английский. Учительница, мисс Ходжес, всегда хвалила Лоретту за то, как она читала стихи. В прошлой четверти у Лоретты были А по английскому, по музыке и по истории и В по всем другим предметам, за исключением математики. Учителя считали Лоретту способной. В свое время ей удалось экстерном закончить седьмой класс, и теперь она была самой юной ученицей в десятом классе Южной средней школы — всего четырнадцать лет! Она будет продолжать учебу, окончит школу, потом, наверное, поработает некоторое время, пока не накопит достаточно денег, чтобы можно было пойти учиться в колледж… Впрочем, колледж был для Лоретты такой грандиозной и далекой мечтой, что дома она об этом даже не заговаривала.

Мама не поняла бы ее желания учиться в колледже. Сама она там никогда не училась и считала, что и другим не следует «слишком высоко забираться». «Дальше восьмого класса я не пошла, и ничего — прекрасно вас всех воспитываю», — вот что говорила мама. Даже Лореттин взрослый брат Вильям, который обычно принимал сторону сестры, считал, что только мальчикам надо учиться в колледже. Но, что бы они там ни говорили, среднюю школу Лоретта окончит в любом случае.

А это было непросто и даже иногда обидно. В отличие от Арниты, которая прогуливала уроки, вертелась возле домов, в которых жили мальчишки, попала в переделку и в конце концов вынуждена была бросить школу, Лоретта посещала все занятия, делала домашние задания, получала хорошие отметки и ни одному мальчишке до сих пор даже поцеловать себя не позволила. А в результате получалось вот что: не у Лоретты, а у Арниты была прелестная темная кожа, красивые черные глаза и волосы, нарядные платья и куча поклонников, которые хотели жениться на ней. А по вечерам, когда мама уходила в церковь, Арнита убегала на свидания, почему-то именно Лоретта должна была оставаться дома, мыть посуду, присматривать за детьми, купать их, укладывать спать, и все это в придачу к домашним заданиям. Складывалось впечатление, что Арнита могла вести себя как угодно и по-прежнему быть маминой любимицей.

Лоретта подумала, что она тоже может делать все, что ей заблагорассудится. Потому что своим поведением она даже седого волоска маме не прибавит. Правда, иногда по вечерам, укачивая Кору Ли, мама вдруг выглядела грустной и усталой, точно гадала, не случится ли подобное и с Корой Ли, когда той будет шестнадцать. То есть до Лоретты ей не было дела, но если у ее единственной драгоценной внучки когда-нибудь появится ребенок без отца, это действительно убьет маму, думала Лоретта.

Ее размышления были прерваны патрульной машиной, подрулившей к тротуару. Из нее вылез высокий краснолицый мужчина в синей форме. Это был полицейский лейтенант Лэфферти. Размашистой, самоуверенной походкой он направился прямиком к проулку между домами.

В школе учили: полицейский — ваш друг. Когда учитель произносил подобное, Лоретта и другие школьники, жившие в Саутсайде, глубокомысленно улыбались: они были не настолько наивны, чтобы верить его словам. Они прекрасно знали, что полицейские их друзьями никогда не были (хотя они вполне могли быть друзьями детей, живших в другой части города) и что некоторые полицейские — Лэфферти, например, — были их злейшими врагами. Любимым развлечением лейтенанта Лэфферти было отлавливать компании саутсайдских мальчишек в укромных местах вроде пустых домов и глухих закоулков, где не было свидетелей тому, что он творил. Он обзывал мальчишек, обвинял их в различных преступлениях, провоцируя их на ответную грубость, сопротивление или бегство. Если они пытались убежать, он стрелял в них из револьвера. Если они поступали как-нибудь иначе, он избивал их своей дубинкой и доставлял в полицейский участок, обвиняя в «оказании сопротивления при задержании» или в «нападении на представителя власти». С таким громилой, как лейтенант Лэфферти, сладить было невозможно.

Лоретта и опомниться не успела, как, забыв о маминых наставлениях, влетела в проулок.

— Бегите! — крикнула она мальчишкам. — Громила идет! Быстрее!

Улисса, Джетро, Дэвида, Фрэнка и нового мальчишку не надо было предупреждать дважды. Кто такой Громила, они прекрасно знали: некто в полицейской форме, некто такой большой, жестокий и всесильный, что ему и имени не требовалось.

К счастью для них, проулок с другой стороны выходил на Авеню, и к тому моменту, когда в нем появился Лэфферти, ребята уже выбежали на Авеню. Тут они могли чувствовать себя в безопасности: магазины, бары, рестораны, яркие огни, толпы людей — здесь Лэфферти не посмеет их тронуть. Они перешли на шаг, стараясь вести себя так, словно они весь день прогуливались по Авеню. Но вид у них был испуганный.

— Уф, чуть не влипли, — сказал Фрэнк, с трудом переводя дыхание. — Спасибо, девчонка предупредила.

На душе у Лоретты потеплело от гордости. Она оказала услугу мальчишкам; может быть, теперь они станут относиться к ней как к другу и перестанут обзывать «рыжей». Впрочем, мало ли что сказал Фрэнк! Он был таким же светлокожим, как Лоретта: лицо у него было цвета кофе со сливками. Важно то, что скажут другие.

— Нда, — согласился с Фрэнком Улисс. — У меня до сих пор башка трещит с того раза, как Лэфферти сбацал на ней собачий вальс. Мне совсем не светит снова быть для него барабаном.

Лоретта громко рассмеялась. Большой, круглолицый, черный как смоль Улисс, потиравший свою голову и сравнивавший ее с барабаном, выглядел комично. Он весил почти 90 кило и уже играл за вторую сборную школы по американскому футболу, хотя ему еще и пятнадцати не было. Он бы и за первую сборную мог играть, если бы регулярно посещал тренировки. Но он предпочитал слоняться по улицам вместе с другими ребятами. Все они принадлежали к одной компании — «ястребам» и большую часть времени проводили, разрабатывая планы стычек со своими противниками — «мстителями».